Либеральные реформы – технологический тупик России?

Либеральные реформы в конце прошлого века в России проходили под лозунгом перехода хозяйственной системы к рынку, при этом рынок представлялся неким мирным механизмом мирного разделения труда между народами. Однако это представление является своего рода идеализацией либеральной доктрины, альтернативным представлением о рынке является образ животного царства, в котором происходила следующая трансформация принципов существования: 1) сначала действовал принцип: если не съешь ты, то съедят тебя; 2) потом появились сообщества (стада), началась война сообществ, аналогичная войне племен в человеческой истории; 3) затем сообщества додумались поделить территории, но сильно расплодившееся сообщество всегда лезло на территорию соседей.

При этом внутривидовое соперничество в животном царстве всегда было самым острым и жестоким, отсюда обилие войн в человеческой истории. До второй половины 20в. человечество в этом плане недалеко ушло от животного мира, но человеческие сообщества додумались создавать государства для закрепления территории за собой, поэтому внутривидовое соперничество приняло вид войны государств. Когда прекратилась горячая Вторая Мировая война, то за ней последовали холодная, идеологическая и т.д. Но позвольте, это же политическая борьба народов, а не рынок – возразят мне. Однако рынок и есть, в первую очередь, конкурентная борьба, подобная борьбе в животном царстве или борьбе государств между собой, и только во вторую очередь это разделение труда между народами и государствами.

Куда же был направлен курс рыночных реформ в России в последнее десятилетие 20в. по большому счету? Он был направлен на ослабление роли государства в жизни общества, на вытеснение его из большинства сфер экономической жизни. Понятно, что ослабление роли государства было выгодно, в первую очередь, внешним противникам России, поэтому в 90-е годы Россия, фактически, попала под внешнее управление в плане управления хозяйственной деятельностью. Такого не допустили даже Япония и Германия после поражения во Второй Мировой.

Базовой же идеей рыночных реформ стало возведение денег на пьедестал идеалов, деньги провозглашались главной целью деятельности всех граждан. Фактически, была предпринята попытка построить торгашеское общество в России с его животным принципом – человек человеку волк. Началась борьба за обладание собственностью в России, зачастую имевшая чисто криминальный или мошеннический характер. Эта борьба неизбежно привела к деградации большинства высокотехнологических производств, потому что в условиях беспрерывного раздела и передела собственности такие предприятия оказались неконкурентоспособны перед лицом мировых корпораций подобного профиля. Таким образом, передача госсобственности в частные руки привела к технологической деградации советской промышленности, закономерному превращению России в сырьевой придаток развитых капстран.

Здесь необходимо разъяснение относительно денег как некого идеала рыночно организованного общества. При тотальной рыночной организации оценкой эффективности предприятия выступает прибыль, фактически те же деньги, только в качестве прироста на вложенный капитал. И это идол рыночной экономики – максимальное извлечение прибыли. Это критерий зачастую не работает именно в высокотехнологических производствах, так как там приходится идти на большие риски с точки зрения простого извлечения прибыли, вкладывая значительные средства в новые технологии с неизвестной отдачей от этих новшеств в плане будущей прибыли. Поэтому высокотехнологические производства это всегда риск, при этом риск на значительные суммы, если речь идет о конкуренции на значительных рынках. Естественно, что такие риски совершенно оказались не нужны в русле российских либеральных реформ, что и обусловило технологический застой и деградацию большинства советских технологических производств в эпоху приватизации и передела собственности. Поэтому эти производства закономерно и скончались в результате реформ. Деньги в данном смысле выступают как синоним максимизации прибыли в хозяйственной системе.

В итоге национальная идея в виде денег привела к технологической деградации всего хозяйства. Потому что, если деньги превыше всего, то все технологии становятся второстепенны кроме экономических. И в России наиболее высокие заработки у финансистов, экономистов и юристов, тогда как инженеры получают гроши. Так что технологическая деградация России в большинстве отраслей – прямое следствие либеральных реформ по Гайдару и Чубайсу, когда деньги признали высшей ценностью в хозяйственной системе. Увы, даже в развитых странах Запада все уже давно не так – там технологическое развитие превалирует в ценностном отношении и только в США Уолл-стрит доминирует, но он доминирует над всем миром. Правда, Генри Форд сказал, что эти ребята с Уолл-стрит когда-то загонят Америку в гроб, вполне возможно, что он окажется провидцем. Москва в современной России подобна Уолл-стриту в США – производит, в основном, финансовые потоки. Уолл-стрит на современном этапе способствует технологическому удушению американской промышленности, так как изымает деньги из реальной экономики в виртуальную, вывозит промышленные капиталы за границу и тем самым плодит конкурентов американской промышленности. Во многом и в Москве заняты подобным – трансформируют выручку от реальной экономики остальной страны в высокие зарплаты, распилы и зарубежную недвижимость.

В высокотехнологических производствах борьба на мировых рынках привела к формированию мощных национальных и даже транснациональных корпораций подобных японским в бытовой электронике и автомобилестроении. В целях победы в конкурентной борьбе такие корпорации используют государственную поддержку, подобную той, которую оказывают «Боингу» и «Аэробусу» в США и ЕС. Бросить собственную технологическую промышленность на произвол судьбы, открыть внутренний рынок для импорта и означало уничтожение собственной технологической промышленности в ходе либеральных реформ и приватизации собственности. Потому что приватизация технологических производств означала раздробление научно-производственных комплексов, созданных в СССР, почти полную ликвидацию отраслевой науки, обнищание науки фундаментальной. В этих условиях технологические производства в России оказались не в состоянии конкурировать с мировыми гигантами, большинство советских заводов, напрямую не связанных с сырьевыми отраслями, просто перестали выпускать свою продукцию. Возникла гигантская армия безработных, которая двинулась в сферу услуг. Конечно, сфера услуг была явно недоразвита в СССР, но она оказалась не в состоянии обеспечить работой такую массу безработных. В результате во многих отраслях в России существует сверхконкуренция, ведущая зачастую не к повышению качества продукции, а к её понижению за счет минимизации расходов на сырье, материалы, рабочую силу (использование некачественных материалов и неквалифицированной рабочей силы – это и диктует рынок в условиях сверхконкуренции). Другую часть возникшей после закрытия заводов армии безработных пришлось пристраивать на госслужбу, в результате управленческий и социальный (непроизводственный) госаппарат существенно вырос в размерах по сравнению с советским периодом. Эти факторы явно не способствуют повышению конкурентоспособности российской экономики на мировом рынке.

Введение денег в качестве национальной идеи привело к деградации и государственного аппарата. Если деньги – главная цель, то какой смысл пахать на общество на государственной службе, носящей явно общественный характер. Если главенствуют индивидуалистические принципы, то даже на государственной службе человек начинает преследовать свои личные интересы, отсюда и небывалый за всю историю России размах коррупции в госаппарате, стремление использовать государственную службу исключительно в корыстных интересах. Отсюда и бесконечные распилы, откаты и прямое хищение государственных средств. Деятельность государства в таком психологическом климате становится малоэффективной, очень затратной, особенно когда его деятельностью и руководят люди, зашоренные либеральной идеологией. Ведь их задача – убрать государство из экономической сферы, а как видно из технологических отраслей – там невозможно выиграть конкурентную борьбу без поддержки собственного государства. В итоге там, где государство могло бы помочь эффективным технологическим отраслям – оно этого не делает, за редким исключением типа АвтоВАЗа, предпочитая кредитовать банки, а не производство напрямую.

Назначение же Чубайса в качестве главы «Роснано» – это вообще анекдот. Чубайс – это Лысенко в области наукоемкой и технологической промышленности. Но в отличие от Лысенко и эпохи Сталина Чубайсу поручили восстанавливать наукоемкую промышленность после её разгрома. «Наночубайсы» – пилят всё, что попадется под руку и концов никаких не найдешь.

В рыночной экономике спецслужбы – одна из основных опор государства – тоже стали падки на «бабки». Поэтому так много шпионских скандалов в современной России. Когда идеология не дает никаких других идеалов кроме денег, то о долге службы предпочитают забывать, ведь комфортнее грести бабки, а не отдавать долги.

Технологическое развитие при таком менталитете явно остается на задворках сознания как общества, так и государства. И одиночные проекты типа «Сколково» ситуацию явно не спасут. Чем отличается советская промышленная эпоха от нынешней? Тогда был долго-строй, а сейчас – не-фига-нестрой.

По каким принципам живет открытая рыночная экономика? Побеждает тот, кто сильнее, соответственно, прежде чем лезть на рынок-ринг надо «накачать мышцы». Советская экономика представляла собой отдельный, во многом закрытый организм, перевод его в условия «свободного рынка» привел этот организм в конвульсивное состояние, в котором многие его производства просто закрылись, не имея накаченных мышц для борьбы на мировом рынке-ринге. Борьба за собственность лишь усугубила эти процессы, потому как заставила сосредоточивать усилия не на технологическом уровне конкуренции, а на дележе объекта недвижимости. Самым простым путем приспособления к подобной рыночной экономике стало закрытие производства и сдача площадей в аренду, а также распродажа и растаскивание производственных линий вплоть до сдачи на металлолом. Передел собственности неизбежно ведет к упрощению производственных процессов, их примитивизации, ликвидации длинных производственных процессов. Естественно, что в таких условиях наиболее живучими оказываются производства, наиболее близкие к добыче сырья, потому что сырье оказывается товаром монопольного типа, который в силу ограниченности добычи не имеет полноценной конкуренции на рынке. Т.е, при проведении либеральных реформ выжили те из советских производств, которые обладали неким монополистическим положением или внутри страны (для товаров внутреннего применения), или на мировом рынке. Фактически, либеральные реформы можно сравнить со штормом, который смыл все производственные структуры за исключением тех, что имели монополистический фундамент.

На этом монополистическом фундаменте и начала функционировать российская экономика, избавленная реформаторами от «излишних производств». При этом реформаторы особое внимание уделили нефтедобыче и энергетике, постаравшись передать их в частные руки. А зачем частному бизнесу что-то развивать, если монопольное положение и так приводит к тому, что деньги сами текут в карман. Во всех развитых странах государству приходится вести борьбу с монополиями в тех или иных отраслях, вырабатывая антимонопольное законодательство, в России же в базовых отраслях и была создана монопольно-картельная структура в результате реформ. Если сравнивать государство и частного собственника в качестве хозяйствующего субъекта, то частный собственник может быть и более эффективен в плане максимизации прибыли, но он и более «жаден» чем государство в качестве собственника по этой же причине, это просто другая сторона той же медали. Поэтому у нас и растут тарифы – структура энергетических и других коммунальных собственников в регионах зачастую монополистическая, частный собственник заинтересован в максимизации прибыли, которую и обеспечивает рост тарифов. И ничего с этим не сделать, такова пореформенная российская экономика.

Естественно, в такой монопольно-картельной структуре экономике встает вопрос о возможностях инновационного развития, потому как она оказывается достаточно инертной к ним. Потому как основной ресурс, за который она борется – это монопольное положение, а отнюдь не инновации и технологии. Поэтому особое значение в такой системе приобретают государственные посты, они обеспечивают административную монополию. В итоге монополистический бизнес оказывается завязан с административной монополией в один тугой узел, что и приводит к феноменам типа семейной фирмы Лужкова. Как ни странно, но сам Лужков ещё пытался что-то делать в плане внедрения новых технологий, однако не эти устремления создали бизнес-империю его супруги.

Для инновационной технологической деятельности нужна или «безалаберность» государства, готового тратить деньги и на фундаментальную науку, и на опытно-конструкторские работы, или соответствующая бизнес-среда, готовая к рискованным инновациям именно в силу того, что конкуренты дышат в затылок. Когда же отраслевая структура монопольно-картельная, то отсутствуют стимулы к инновационно-технологической деятельности для частных собственников. Видимо, монопольно-картельный капитализм и представляет из себя наименее эффективную экономическую систему по сравнению с реально рыночным капитализмом или социализмом даже советского разлива, не говоря уже о всяких шведских моделях социализма. Но именно он и реализован в России в результате либеральных реформ конца прошлого века.